Г.Кремп, Die Welt: Финансовый кризис грозит тем, что Европа может еще дальше дистанцироваться от США. Растет соблазн последовать за потоками нефти и газа – вместо того, чтобы стремиться к свободе и благосостоянию в евроатлантическом альянсе. Ситуация удивительным образом напоминает начало 1930-х годов, когда президент США Рузвельт провозгласил программу реформ New Deal
Небоскребы Манхэттена несут в себе нечто трагикомичное: «Они похожи на костюм, который стал велик своему обладателю. Они словно призраки устремляются ввысь, напоминая замки свергнутых правителей».
Это описание, в котором чувствуется и скорбь, и ирония, было взято не из какого-нибудь актуального репортажа, а принадлежит перу берлинского экономического обозревателя Рихарда Левинсона, который под псевдонимом «Морус» написал в 1932 году книгу о Великой депрессии в США под названием «Расшатанный мир». В то время, когда Морус писал свою книгу, международная сеть финансовых и товарных рынков была расколота, Америка была свергнута с постамента крупнейшего мирового производителя, потянув за собой в бездну и Европу, Германия оказалась при этом на самом ее дне.
Крушение либеральной экономической системы с признаками перепроизводства и спекуляций на бирже вызвало в 1925 году в мире шок, сравнимый по своей силе с землетрясением в Лиссабоне, произошедшим 1 ноября 1755 года. Он подорвал оптимизм, связанный с просвещением, и после него люди стали задавать вопросы в связи со смыслом промысла божьего. Катастрофа имела начало и конец – в отличие от сегодняшней, когда весь мир живет надеждой, одновременно с этим дрожа от мысли о цепной реакции.
Но есть и общее: сегодняшний кризис достаточно силен для того, чтобы опрокинуть престиж американской финансовой экономики. Обе катастрофы возникли на фоне рисков неконтролируемого бума: сегодняшний – в результате вмешательства сомнительных цен по ипотеке в спекулятивные финансовые продукты, начиная с экономического роста 1990-х годов; тогдашний – с наводнения рынка продукцией в Первую мировую войну, перенасыщения рынка при снижавшемся спросе, в то время как промышленное и сельскохозяйственное перепроизводство в США продолжалось, что привело к стремительному росту биржевого индекса под лозунгом «get rich quick» («разбогатей по-быстрому»). В 1928 году начали действовать негативные факторы – снижение покупательской активности, рост налогов, безработица, обвал бирж, крах банковской системы. В 1930 году это привело к экономической стагнации. На этот раз все складывалось неудачно еще с 2006 года.
Сегодня в наличие имеются инструменты для борьбы с кризисом, которых не было во времена Великой депрессии. Правительство президента Герберта Гувера верило в то, что экономика излечит себя сама, ошибочно полагая, что очередной подъем уже не за горами, и повысило налоги, что оказалось смертельным ядом для экономики. Либеральная теория сгинула не только из-за этого – на тот момент существовали Центробанки, которые, правда, друг с другом не сотрудничали, кроме того, не существовало международной взаимопомощи, государства действовали противоречиво, проводя националистическую протекционистскую политику. Объем мировой торговли сократился на 66%, мировая политика распалась на части.
На этот раз рука государства ощутимо вмешивается в происходящее, пытаясь сохранить обеспечение экономики при помощи кредитов и инвестиционных средств. Суть в том, что государство скупает затронутые кризисом имущественные ценности финансовых институтов с налоговыми средствами. На сумму от 700 млрд до 1 трлн долларов (то есть по меньшей мере размер двух оборонных бюджетов) с непредсказуемыми последствиями для ядра экономики – для потребления. Является ли государство лучшим управляющим в этом гигантском процессе? Или же США считают, что должны завести циклотрон задолженности до предела, чтобы спасти политическую позицию мировой державы?
В эпоху тотальной экономической зараженности Великой депрессии в прошлом столетии Франклин Рузвельт после своего вступления в должность в 1933 году предпринял попытку интервенции. Согласно некоторым представлениям, New Deal было не чем иным, как успехом. Однако доверие американцев и всего мира вернуть не удалось. Радикальные меры квазивоенно-экономического государственного дирижизма закончились после переизбрания президента в 1936 году новой депрессией, так называемой депрессией Рузвельта, которая ознаменовалась падением промышленного производства на 33%, национального дохода на 12% и ростом уровня безработицы, который составил 25 млн человек – практически как в 1933 году. И только бум вооружений 1941 года через полтора десятилетия после начала кризиса снова вдохнул жизнь в американскую экономику.
Даже если финансовый кризис не обернется Великой депрессией и продлится только половину срока, то есть 7 лет – пока финансовая система не избавится от негативных последствий – потеря политического доверия, скепсис прежде всего в отношении полномочий Америки по решению мировых проблем будут утрачены безвозвратно. Суждения о США перестали основываться на реальности (которую теперь мало кто понимает), а больше напоминает смешение мнений из ток-шоу, сплетен, страхов и длительных избирательных кампаний. Рузвельт и другие «устранители проблем» (Troubleshooter) сверху манипулировали общественным мнением. Сегодня это мнение манипулирует самим собой – в глобальных масштабах.
Отражаясь в кривом зеркале, США предстают в образе государства, которое переживает свой закат и к тому же после войны в Ираке выглядит сомнительно и в моральном плане. Без тени иронии можно утверждать, что все громче доносится критика по поводу того, какой вред нанесла Америка всему миру событиями 11 сентября.
Критика в адрес Америки из Европы доносилась всегда, как, впрочем, и безграничное восхищение. Это касалось техники и промышленности, доходов населения и потребительского бума, демократии, автомобилей и строительства государств, эмансипации американок и роли чернокожего населения, с одной стороны, в модернизации, с другой – в «цивилизации» в отличие от европейской культуры (Томас Манн).
После Первой мировой войны и перед началом Второй мировой картина приобрела политические вариации. Вильсон как в Германии, так и во Франции заслужил по противоположным причинам плохие оценки. Здесь без тени сочувствия следили за выводом американских войск в 1920-м. В своих воинственных творениях Гитлер предстает почитателем технической Америки, успехи которой, по мнению фюрера, были связаны с постоянным потоком «настоящих арийских сил», приходящим в страну. В 1933 году он даже какое-то время приветствовал политику реформ Рузвельта – по примеру Муссолини.
Однако мировой экономический кризис сгустил краски в образе Америки. Критика в адрес капитализма доносилась со стороны социалистов, консерваторов, фашистов и национал-социалистов и привела вместе с политикой Open-Door, которая объединила политику Рузвельта в результате несостоятельности американского «самоисцеления» с глобальной политикой интервенции, к шовинистическому вагенбургу и политико-экономическим теориям господства одной нации сначала в Японии и Италии, а затем и в Германии. На этом фоне готовилась Вторая мировая война, окрыленная бешеной агрессией и мотивированная экзистенциональной враждой.
Новой стадии осмысления удалось достичь лишь тогда, когда к 1945 году утихла жажда крови и опустился железный занавес холодной войны, отделивший могущественный Советский Союз. Сталин стал тем темным фоном, на котором американская философия свободы, рыночной экономики, альтруистического компонента власти засияли новым светом и впервые (в том числе и в Германии) сгруппировались в трансатлантическую картину надежды. Антиамериканизм вышел из моды, идеологический антикапитализм улетучился – началась новая эра, которая продолжалась, как мы знаем, тоже до определенного момента.
Вопрос в том, как тяжелый финансовый кризис в своем неизвестном течении суммируется с другими «ощущаемыми» недостатками действий США и приводит к континентализации весьма своенравной национальной политики в Европе, а особенно в Германии. Растет соблазн последовать за потоками нефти и газа вместо того, чтобы следовать долгосрочной геополитике, в которой объединены свобода и процветание. Финансовые турбулентности с последующими экономическими кризисами приводят к выходу эмоций. Раньше это называлось «контролировать контролеров»; сегодня задаются вопросом: кто обуздает эмоции?
Комментарии