Россия в глобальной политике: Рассуждения американских экспертов о перспективах «партнерства равных» с КНР и способах интеграции Пекина в созданный Соединенными Штатами либеральный мировой порядок демонстрируют новый подход к изменению глобального баланса сил. Америка начинает осознавать, что период ее непревзойденного могущества завершится через полтора-два десятилетия. После этого главной экономической силой на планете станет Китай. По расчетам Альберта Кейделя (фонд Карнеги), к 2020 году объем китайского ВВП сравняется с американским при пересчете по паритету покупательной способности, а к 2030-му – в исчислении по обменному курсу валют. К 2050 году китайский ВВП вдвое превзойдет американский.
Этот прогноз нельзя назвать сенсационным, поскольку устойчивый и быстрый рост китайской экономики давал основания для таких расчетов уже в прошлом десятилетии. Однако неуклонное приближение мирового лидерства КНР все равно стало неожиданностью для Запада. Всего девять лет назад на страницах Foreign Affairs появилась статья Джералда Сигала «Имеет ли Китай значение» (Foreign Affairs. September/October 1999. Vol. 78. No. 5), где мощь Пекина была названа «иллюзорной» и создаваемой воображением самого Запада. «Китай в лучшем случае является второсортной средней державой, которая освоила искусство дипломатического театра», – успокаивал Сигал. Теперь китайские аналитики с долей злорадства вспоминают о той публикации как о примере непонимания происходящего в КНР.
Китайские эксперты признаюЂт, что страна получила огромные выгоды от участия в созданной Западом глобальной либеральной экономической системе. Благодаря ей китайские товары во все большем количестве поступают на мировой рынок. Одно из расхожих объяснений внутри Китая сводится к следующему: поначалу Запад хотел, чтобы КНР постигла судьба Советского Союза. Но трезвая оценка последствий краха огромной многонаселенной страны побудила пересмотреть подход и помочь Китаю продолжить нормальное развитие. Похоже, что Запад создавал для Пекина благоприятные условия врастания в мировой экономической порядок, исходя из того, что рост благосостояния и обязательство соблюдать общепринятые правила игры создадут в стране условия для ускорения политических реформ и демократизации.
Однако этот либеральный расчет не оправдался, темпы политических преобразований заметно отстают от продвижения рыночных реформ. А это означает, что Пекин обретет статус мирового экономического лидера, сохранив однопартийную систему и формальную приверженность «специфически китайскому социализму». Что бы ни думали по даному поводу западные политики, поделать с этим они ничего не могут: в условиях глобализации никто не «задвинет» Китай на последние места в мировом рейтинге, лишив его экономических выгод. Растет экономическая взаимозависимость, которая открывает путь для воздействий в обоих направлениях – теперь КНР и сама может влиять на Запад.
На уровне практической политики фактор усиления Китая учитывался администрацией Джорджа Буша-младшего. Сближение с Пекином стало ее успехом, особенно заметным на фоне серьезных экономических неудач внутри страны и военно-политических проблем за ее пределами. Однако интеллектуальным ответом неоконсерваторов на возвышение новых стран – КНР и России – стал призыв к еще более тесному сплочению рядов старых демократий Запада. С идейной точки зрения этот сценарий выглядит безупречно, но в экономическом отношении он означал бы создание «альянса отстающих», лишенного долгосрочной перспективы развития.
Политическое противостояние «демократического блока» и новых центров роста принесло бы убытки обеим сторонам. При этом надежда на повторение опыта ХХ века, когда Западу в ходе соперничества удалось измотать и обескровить экономику советского блока, является в наши дни опасной иллюзией. Если китайская экономика в ближайшие два десятилетия продолжит расти на 7–8 % в год, а западная (США и ЕС) – на 2–3 %, то попытки изоляции и экономического бойкота нового лидера с каждым годом будут обходиться «демократическому блоку» дороже, нанося оппоненту все менее значительный ущерб. И тогда где-нибудь в середине нынешнего столетия Соединенные Штаты смогут ощутить себя в положении бывшего СССР, чья огромная военная мощь оторвалась от скромного мирового экономического влияния.
«БОЛЬШИЕ ДВОЙКИ»
Предложение создать американо-китайскую дуополию для управления мировой экономикой выглядит как пример классического реализма во внешней политике. Оно опирается на концепцию баланса сил, исключая любые намеки на проблему ценностных ориентиров. Заполучив в лице Пекина прагматичного, гибкого и сильного партнера, США могли бы создать союз двух крупнейших экономик мира. Однако появление «большой двойки» способно оказать непредсказуемое влияние на нынешние альянсы.
Скорее всего, к дуополии примкнет Япония, пытаясь извлечь максимум выгод из экономического сотрудничества с Китаем и военно-политического – с Вашингтоном. А вот Евросоюз может оказаться в положении «третьего лишнего», хотя на уровне внешнеполитических лозунгов США будут заверять европейцев в трансатлантической солидарности, а Китай – в приверженности взаимовыгодному сотрудничеству. Если гипотетический американо-китайский альянс выйдет за рамки экономики и приобретет политическое измерение, это может побудить Европу к расширению ресурсной и геополитической базы путем вступления в союз с Россией. Европейский союз с его амбициями вряд ли согласится на снижение своего статуса (от второго в нынешнем партнерстве с Соединенными Штатами к третьему по весу участнику в американо-китайском альянсе), тогда как в партнерстве с Москвой он будет ощущать себя равноправным лидером.
На фоне резкого обострения полемики между Западом и Россией после событий августа 2008-го подобное развитие кажется маловероятным, поскольку у Запада появился повод для сплочения в рамках старого альянса. Вместе с тем конфликт вокруг Грузии показал, что для поддержания своего мирового влияния США нуждаются в новых сильных союзниках. А это лишь повышает вероятность сближения Вашингтона и Пекина.
С другой стороны, на фоне охлаждения отношений с Соединенными Штатами Россия, скорее всего, продолжит попытки сближения с Европой и формирования новых механизмов сотрудничества с соседями по континенту. В частности, можно вспомнить недавнее российское предложение о заключении нового соглашения по безопасности. В перспективе это открывает путь к формированию другого «альянса двух» – между ЕС и Россией, который станет ответом на союз Америки и Китая, будучи его младшим двойником, сходным образом построенным на принципах Realpolitik и жертвующим «западными ценностями» во имя общих интересов. Заметим, что оба возможных альянса будут похожи друг на друга своей внутренней асимметричностью: один партнер лидирует в военно-политической сфере (США, Россия), другой доминирует в экономической области (КНР, Евросоюз).
Перспектива превращения Китая в сильнейшего мирового игрока обрисовалась столь недвусмысленно, что теперь дружить с Пекином хотят все. Европейский союз также был бы не прочь создать выгодный стратегический блок с Китаем. Чарлз Грант и Катинка Барыш из Центра европейских реформ полагают, что у Европы есть шанс перетянуть Китай на свою сторону. Соединенные Штаты с их склонностью к односторонним действиям вряд ли склонят Пекин к сотрудничеству, тогда как ЕС с его многообразием и многосторонностью куда лучше подходит КНР в качестве партнера. К тому же для США Китай – не только источник проблем в области торговли и финансов, но и стратегический соперник в Восточной Азии, что порождает военно-политическое недоверие между обеими странами, плохо совместимое с планами совместного управления мировой экономикой.
Однако Европа не едина и страны Восточной Европы по просьбе США могут легко похоронить планы сближения с «авторитарным» Пекином. Благодаря влиянию на «новоевропейцев» и вследствие углубления раскола в рядах Евросоюза Вашингтон имеет хорошие шансы показать себя в качестве единственного достойного западного партнера для создания альянса с КНР. К тому же в отличие от Соединенных Штатов, где группы интересов выясняют отношения на национальном уровне, ведущие индустриальные страны ЕС ведут межгосударственное соперничество на китайском рынке и стремятся к двусторонним договоренностям с Пекином для получения наибольших выгод. При всем желании Европейский союз пока не готов к проведению единой и конструктивной политики сотрудничества с Китаем (как, впрочем, и с Россией).
Остается еще один весьма важный вопрос: нужен ли такой альянс Пекину и готов ли он отказаться от традиционного внешнеполитического курса, отвергающего возможность союзнических отношений с другими государствами? В 1950-х годах острая необходимость в получении иностранной помощи для ускоренной модернизации побудила Мао Цзэдуна «опереться на одну сторону» путем создания альянса с СССР, чтобы потом, накопив силы, двинуться дальше своим путем. Сейчас внешняя ситуация благоприятствует развитию КНР и явной потребности в союзниках у него нет. Ценой больших уступок Китай уже вступил в ВТО, реформа ООН пока стоит на повестке дня, под вопросом и шансы Пекина на реализацию планов кардинального преобразования существующих международных институтов или создания новых структур.
К тому же поспешное заключение альянса с США на нынешнем этапе может породить внутри КНР споры о его «равноправности». Бывший китайский посол в Москве Ли Фэнлинь недавно охарактеризовал Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи с СССР (1950) как «неравноправный», поскольку Китай оказался в те годы в положении «опекаемой» и «защищаемой» стороны, а соотношение сил обеих стран было несоизмеримым. Эти слова ранили чувства многих российских ветеранов, принимавших участие в оказании братской помощи и поддержки китайскому народу. Однако в китайской системе внешнеполитических координат равноправные договоренности возможны лишь между игроками с равными потенциалами. Если спроецировать эту логику на перспективы альянса КНР и США, то при сохранении американского лидерства союз также может оказаться «неравноправным» из-за разницы в весе двух стран, т.е. не в пользу Китая.
СТРАТЕГИЧЕСКОЕ ЗАТИШЬЕ
Китайские эксперты отмечают, что после инцидента со столкновением над морем в 2001-м военных самолетов Китая и Соединенных Штатов взаимоотношения обоих государств сохраняют устойчивость – это самый длительный период стабильности после окончания холодной войны. Внутри Китая это затишье связывают с событиями 11 сентября 2001 года, но дают ему два разных объяснения. Одни считают, что пауза носит временный характер, а стабильность отношений обусловлена внешними причинами. После того как Вашингтон ослабит борьбу с терроризмом и снизит активность на Ближнем Востоке, противостояние с Пекином может возобновиться. Другое объяснение сводится к тому, что внешние причины уже не играют определяющей роли, а стабильность в отношениях между Китаем и США обусловлена растущими внутренними потребностями обеих стран в сотрудничестве друг с другом.
Китайские аналитики склонны отвергать тезис о том, что Пекин добился ускорения экономического роста благодаря антитеррористической кампании Буша. «Ослабление внимания» к КНР было лишь частичным, а американцы продолжали наращивать военное присутствие в Восточной Азии. Вместе с тем китайцы признаюЂт, что роль внешних стимулов в сотрудничестве между Китаем и Соединенными Штатами (наподобие «советской угрозы» в годы холодной войны или нынешней борьбы с террором) снижается. После решения ядерной проблемы Северной Кореи и Ирана значение внешних стимулов станет минимальным, после чего решающую роль для развития партнерства будут играть внутренние стимулы.
Директор Института США при Китайском институте современных международных отношений профессор Юань Пэн полагает, что ныне перед китайской дипломатией стоит задача создания стратегического доверия между Пекином и Вашингтоном, расширения пространства для сотрудничества. Главный вопрос, которым задаются ныне китайские аналитики, – достаточно ли экономической взаимозависимости для формирования доверия в области политики и безопасности. Оценивая начатый в 2006-м по инициативе лидеров обеих стран Стратегический экономический диалог, которым так гордится его американский сопредседатель, министр финансов Генри Полсон, они отмечают, что США используют этот механизм для оказания давления на Китай, добиваясь уступок по валютному курсу юаня и открытию финансового рынка КНР.
Призывы Полсона открыть финансовый рынок и изменить модель роста «в интересах здорового развития китайской экономики» были восприняты в КНР как «стратегическая ловушка», призванная дестабилизировать китайскую экономику для торможения скорости повышения мирового статуса страны. Эксперт отмечает, что углубление внутренних преобразований создает условия для сближения с Соединенными Штатами: например, открытие финансового рынка входит в число целей экономической реформы, оно «будет проведено и без давления на Китай со стороны США». Другое дело, что китайские реформаторы не будут уступать нетерпеливости американцев и рисковать проведением неподготовленных преобразований.
Однако с каждым днем условия для торга будут становиться все более выгодными для усиливающегося Китая и все менее выгодными для Запада, отстающего в темпах развития. Профессор Института экономики Чжэцзянского университета Сун Юйхуа отмечает, что если смотреть на ситуацию в статике и на ближайшую перспективу, то степень зависимости Китая от США превосходит зависимость Соединенных Штатов от КНР. Поэтому в экономическом диалоге США постоянно повышают запросы, Китаю приходится постоянно соглашаться и уступать, темы для диалога определяют американцы, а его результаты в большей степени приносят выгоду Вашингтону. Однако в динамике, а также на средне- и долгосрочную перспективу, перемены будут благоприятны для Китая. По мере роста китайской экономики и возрастания значимости КНР в мировой экономике и политике степень зависимости Соединенных Штатов от Пекина будет увеличиваться, а баланс зависимости двух стран станет выравниваться.
Экономикой споры не ограничиваются. США раздражают Китай поддержкой Тайваня, критикой «непрозрачности» программы модернизации китайской армии и сотрудничества Пекина с «проблемными странами» наподобие Судана или Мьянмы. «Оранжевые революции» на постсоветском пространстве и сближение Соединенных Штатов с Индией, Монголией и Вьетнамом воспринимаются в Китае как вызов в сфере безопасности. К тому же стремление Пекина деидеологизировать внешнюю политику не находит отклика за океаном: администрация Белого дома продолжает рассуждать о необходимости демократизации Китая, американское руководство встречается с оппонентами Пекина (синьцзянскими и тибетскими «сепаратистами», представителями неофициальных христианских сект, гонконгскими демократами).
Юань Пэн отмечает, что КНР и США выступают как два сильных государства, в отношениях между которыми одностороннее давление для воздействия на партнера уже не может дать результата. По мнению эксперта, ныне обе стороны должны ограничивать себя и подавлять конфронтационные элементы, ослаблять влияние на двусторонние отношения идеологии и внутренней политики. В перспективе между обеими странами должна возникнуть стратегическая стабильность нового типа, отличающаяся от опыта отношений Соединенных Штатов с СССР и их нынешними союзниками.
Стабильность в американо-советских отношениях базируется на балансе военных сил и «равновесии ядерного устрашения»; стабильные отношения США с ЕС и Японией после холодной войны основываются на единстве общественного строя и идеологии – их можно назвать «союзом общих ценностей». Однако Китай не вписывается ни в одну из этих схем: он не стремится ни к наращиванию военной мощи по образцу Советского Союза, ни к отказу от социализма и власти компартии. Эксперт призывал КНР и Соединенные Штаты создавать «модель стратегической стабильности в условиях глобализации, различий в общественном строе и моделях цивилизационного развития, асимметричности военной мощи и углубления экономической взаимозависимости».
Предложения о партнерстве, звучащие с обеих сторон, содержат обширные списки упреков и пожеланий, которые на деле могут оказаться невыполнимыми. Отсутствие общих либеральных ценностей сделает гипотетический альянс некомфортным для Вашингтона, а отсутствие военного паритета и цепочка американских военных баз по периметру границ КНР вряд ли настроят Пекин на доверие к партнеру. Вместе с тем китайский политологический мейнстрим, отражающий позицию Пекина, готов поддержать главный тезис Джона Айкенберри – в будущем Китай не станет предпринимать действия по разрушению нынешней глобальной системы, которая в целом его устраивает и от которой он научился получать неплохие дивиденды.
Преподаватель Центра изучения США Фуданьского университета Сун Гою предупреждает, что угроза партнерству может исходить из Соединенных Штатов. Пока Америка молчаливо наблюдает за усилением Китая, но за океаном постепенно теряют терпение и могут решить, что Пекин получает слишком много выгод и по-прежнему развивается не в том направлении, какое нужно Вашингтону. По мнению эксперта, китайским властям не стоит успокаивать себя оптимистическими надеждами на то, что США и далее будут поддерживать тенденцию к укреплению экономической взаимозависимости обеих стран.
У взаимозависимости есть цена, и американцы неизбежно попытаются извлечь из нее выгоды, побуждая Китай к уступкам. Но это не основание для разрыва с Соединенными Штатами, если только дело не будет касаться Тайваня и территориальной целостности страны. Однако в долгосрочной перспективе Пекину нужно готовиться к возможным столкновениям интересов двух стран: «Если усиление Китая во всех сферах будет “мирно” угрожать главенствующей позиции США, то смогут ли США “мирно” посмотреть на это и выполнить справедливые требования Китая?»
ОТВЕТСТВЕННОСТЬ И ПАРТНЕРСТВО
Нынешние китайские споры о будущем партнерстве с Соединенными Штатами в той или иной степени отталкиваются от американского тезиса о желательности превращения Китая в «ответственного участника» (responsible stakeholder), выдвинутого в сентябре 2005 года тогдашним заместителем госсекретаря Робертом Зелликом. Китайские эксперты воспринимают эти слова неоднозначно, видя в них не только лестное для национального самолюбия признание международного веса КНР, но и опасное приглашение к отказу от национальных интересов в пользу поддержки западной политики в тех сферах, где это может нанести ущерб Китаю, – от ревальвации юаня до заимствования либеральных ценностей.
Новая зарубежная «теория ответственности Китая» трактуется как последствие эволюции прежних попыток воздействия на Пекин с помощью обанкротившихся теорий «краха Китая» и «китайской угрозы». В 1990-х «теория краха» была построена на преувеличении трудностей во внутреннем развитии КНР, и она утратила влияние по мере успешного развития страны. Сменившая ее «теория угрозы» постепенно теряет позиции по мере повышения международного авторитета Пекина и укрепления его связей с внешним миром. Теперь же с помощью «теории ответственности» Запад якобы пытается навязать Китаю свои правила игры, пытаясь повлиять на его политику.
Эксперт Шанхайского института международных проблем Ню Хайбинь считает «теорию ответственности» вызовом для китайской дипломатии. В отличие от предыдущих «теорий» она более нейтральна и объективна, ставит на первое место диалог и консультации вместо механизмов сдерживания. Вместе с тем она окрашена в либеральные тона и лишена реалистичности. КНР не может отказаться от ответственности, но, по мнению эксперта, необходимо проводить четкое разделение между обязательствами перед США и перед мировым сообществом в целом.
Соединенные Штаты хотят, чтобы Китай «взял на себя издержки по защите американской гегемонии». Евросоюз добивается прогресса в сферах энергетики, открытости рынка и прав человека. Развивающиеся страны ждут от КНР снижения взаимной торговой конкуренции, помощи и льготных кредитов. Это означает, что Китай будет нести международную ответственность, но не в том виде, как ее определит для него небольшое число развитых стран, а исходя из национальных интересов и внутриполитического приоритета ответственности властей за развитие страны.
Слабость американской позиции в том, что Зеллик предложил Китаю «доплатить» задним числом за те преимущества, которые уже были получены от расширения торговли с Западом. Пекин подчеркивает, что при вступлении в международные организации он взял на себя обременительные обязательства и теперь их старательно выполняет, что делает дополнительные требования безосновательными как юридически, так и морально. Это обстоятельство учитывает в своей статье Фред Бергстен, указав, что Китаю недостаточно, чтобы к нему относились как к «заинтересованной стороне» без наделения его статусом полноправного и подлинного партнера по глобальному руководству. Вместе с тем тезис Зеллика оказал огромное воздействие на китайский политологический дискурс, стимулировав обсуждение перспектив партнерства и сближения между Пекином и Вашингтоном.
Эксперт Института международной стратегии и развития Школы государственного управления при Университете Цинхуа профессор Чу Шилун в недавней публикации указал, что Китай выступает как защитник нынешней международной системы, а это способствует сближению позиций с Западом. По мнению эксперта, свою роль в этом процессе играет и все большая уверенность КНР в своих силах. Воспоминания о силовом давлении со стороны Запада и Японии сформировали среди китайцев специфическую «психологию пострадавшего». Именно с этим была связана резкая реакция на действия Запада в Косово в 1999-м, вызвавшие опасения, что формула «права человека выше суверенитета» может быть применена и в других частях мира, включая Тибет и Синьцзян. Но когда в 2003 году началась война в Ираке и некоторые китайские эксперты выступили с осуждением американского гегемонизма, уже почти никто не связывал эти события с возможной угрозой национальной безопасности КНР.
При этом меняются ценностные воззрения. Если в прошлом Китай стремился любой ценой отмежеваться от США и выступал против любой войны, которую они ведут, то иракскую войну Пекин официально не поддержал и не осудил. Чу Шилун отмечает, что это решение правительства КНР было принято исходя из международной ситуации, отношений с Соединенными Штатами и Ираком. Однако ценностные воззрения также сыграли свою роль: «американо-британская война для навязывания ценностей иракскому народу была гегемонистским действием, но правительство Китая учло и то плохое, что за 20 лет Саддам принес интересам своего народа, безопасности соседних стран и стабильности региона», принимая во внимание факторы международной справедливости и морали.
По мнению эксперта, традиция выступления против чего-либо (империализма, колониализма или ревизионизма) покидает китайскую внешнюю политику, а оставшийся тезис о противодействии гегемонизму уже утратил былой ключевой статус: «Постепенное изменение культуры “выступления против” отрадно; оно показывает, что Китай во все большей степени становится “нормальной страной”, активным и позитивным членом мирового сообщества».
О степени продвижения Пекина к новым ценностям свидетельствует и статья с красноречивым заголовком «О возможности “совместного господства” Китая и США», появившаяся в начале года на страницах издающегося в Пекине журнала «Сяньдай гоцзи гуаньси» (Современные международные отношения. 2008 № 2. С. 28–32). Ее авторы принадлежат к новому поколению китайской интеллектуальной элиты: Хуан Хэ является постдокторантом Нанкинского университета и научным сотрудником Института изучения международных проблем совместного Китайско-американского культурного центра Нанкинского университета и Университета имени Джонса Хопкинса; его соавтор Чжу Ши – докторант Нанкинского университета. Хуан и Чжу полагают, что «совместное господство» (кит. гун чжу в английском оглавлении журнала переведено как joint dominance) Китая и Америки вполне возможно и весьма желательно.
Их рассуждения отталкиваются от западной «теории гегемонистской стабильности», согласно которой для поддержания устойчивости мировой системы требуется государство-гегемон, которое может и хочет предоставлять мировому сообществу общественные блага. После окончания холодной войны эту миссию выполняли США в рамках концепции «однополярной стабильности». Однако в период упадка гегемонии предоставление международных общественных благ требует участия других стран. Америке на этом поприще необходим «соратник», которым и может стать Китай.
Ссылаясь на идеи американских экономистов Чарльза Киндлбергера и Роберта Гилпина, Хуан и Чжу характеризуют «гегемона» как руководителя процессом предоставления международных общественных благ, обладающего мощной экономикой, позволяющей брать на себя огромные издержки. Однако нынешняя гегемония Соединенных Штатов эгоистична, она в значительной степени повредила принципам взаимного сотрудничества и совместного развития мирового сообщества, примером чему служат события в Ираке. Отражая эти тенденции, Гилпин выдвинул увлекшую китайских авторов гипотезу «разделения ответственности», согласно которой американской гегемонии требуется поддержка иностранных партнеров.
Необходимость в оказании Китаем помощи США «для уменьшения бремени по урегулированию мирового порядка становится все более и более очевидной». Хуан Хэ и Чжу Ши полагают, что «усиление ведущей роли КНР в мировых делах вовсе не обязательно несовместимо с американским руководством мировым порядком, как вода и огонь». Если новый порядок будет достаточно гибким и позволит «провести урегулирование на глобальном уровне в соответствии с переменами в распределении сил», то обе страны могут наладить плодотворное взаимодействие.
«Будущая мировая стабильность требует “совместного господства” Китая и США. Благо сотрудничества двух сильных состоит в прочной стабильности. Ведь у сильных стран, способных поддерживать сотрудничество, мощь сохраняет устойчивое равновесие, и поэтому сравнительно мала вероятность того, чтобы у двух сотрудничающих в защите мирового порядка государств мощь одновременно находилась в цикле упадка. Следовательно, поскольку поддерживает порядок не одно, а много государств и не существует одного государства со всеподавляющими преимуществами, то все вопросы придется решать на основе консультаций. В соответствии с этим на поддержание международного общественного блага ведущие страны вместе выделяют деньги, выделяют людей».
Хуан и Чжу полагают, что для Пекина сотрудничество с Вашингтоном в руководстве мировым порядком является выражением «внутренней потребности экономического развития в мирных и стабильных международных условиях». Напомнив слова Дэн Сяопина о том, что отношения Китая с Соединенными Штатами «в конце концов улучшатся, надо только продолжать контакты и развивать связи», китайские авторы заключили, что в XXI веке число элементов, благоприятствующих сотрудничеству, неуклонно растет. В экономике и инвестициях уже сложилась ситуация «взаимного ущерба и процветания», да и в стратегической культуре обеих стран есть элементы, активно способствующие поддержанию сотрудничества.
Китайские эксперты признаюЂт, что США оказались в парадоксальной ситуации. После включения в международную систему Китай «выучил» предусмотренные ею идеалы и образ мысли, продвинулся к открытости и прозрачности, принял на себя еще больше международных обязанностей и ограничений – как и хотели Соединенные Штаты. С другой стороны, как часть мировой системы Пекин не только взял на себя обязанности, но и пользуется правами, благодаря чему в международный механизм все более проникает китайский компонент, «неизбежно давая США почувствовать все больше ограничений».
Хуан и Чжу отмечают, что при разработке модели сотрудничества Китая и Соединенных Штатов прежде всего придется подумать о создании механизма координации, чтобы решить проблему «безбилетника» при создании и распределении международного общественного блага. Стержневой проблемой проекта будет накопление финансовых средств. Авторы напомнили о «налоге Тобина» на операции с инвалютой, призванном уменьшить спекулятивную активность и нестабильность валют, снизить уязвимость экономической политики государства перед лицом ударов извне, увеличить выгоды мировых организаций и собрать капитал для предоставления международных общественных благ. Другая идея принадлежит Джорджу Соросу – создание спецфонда на основе пожертвований богатых государств для оказания международной помощи. По этой логике КНР и США должны создать общий фонд не менее чем на 30 млрд дол. с возможным участием в нем других сильных государств. Третье направление – привлечение официальных и частных средств, мобилизация разнообразных ресурсов.
Практическая сторона альянса двух стран в этой трактовке ограничивается появлением каналов поступления средств и источника для дополнительных инвестиций в создание глобальных общественных благ, а также организацией площадки для совместных международных действий. Однако обращает на себя внимание вывод: «В “совместном господстве” Китая и США обе стороны обязательно должны хотеть уважать принцип подчиненности, то есть в каждом намеченном действии позволять государству, обладающему бЧльшим объемом знаний и главенствующими экономическими механизмами, играть главную роль». Поскольку мировое экономическое лидерство Пекина кажется ныне делом предрешенным, эта формулировка выглядит как претензия на китайское руководство в «большой двойке».
Появление в 2008-м в Соединенных Штатах и КНР публикаций на тему «партнерства равных» и «совместного господства» указывает на возможность создания новых альянсов, способных изменить расстановку сил в глобальном масштабе. Трудно предугадать, в какой степени эти идеи могут увлечь новую американскую администрацию, которая появится после президентских выборов. Однако партнерство с Китаем стало одним из политических приоритетов при уходящей республиканской администрации. Это дает основание предполагать, что курс на сближение сохранится при любом хозяине Белого дома.
В Китае ситуация еще более предсказуема. Смена власти намечена на 2012 год, имена одобренных партийной элитой преемников уже известны – это Си Цзиньпин и Ли Кэцян. Им предстоит править страной до 2022-го – в решающее десятилетие выхода страны на уровень экономического паритета с США. И если нынешние теоретические изыски перерастут в практические действия с обеих сторон, то именно этим китайским деятелям предстоит вести разговор с Америкой о создании «большой двойки».
А.В. Ломанов – д. и. н., главный научный сотрудник Института Дальнего Востока РАН, член научно-консультативного совета журнала «Россия в глобальной политике»
Адрес публикации: http://www.imperiya.by/politics3-3615.html
>Сегодня газета 