В прошлом веке многие политики и ученые были очарованы проектом «конвергенции» (от лат. «convergere» – «сближаться, сходиться»), который предполагал соединение западного капитализма и советского социализма. Во второй половине XX века конвергенция доктринально разрабатывалась такими мыслителями, как Питирим Сорокин, Джордж Гэлбрейт и т. д. (В СССР за сближение социализма и капитализма выступит академик Андрей Сахаров). Тогда же возник и сам термин.
1. Конвергенция и мировое правительство
Идея сближения двух систем крайне привлекала еще президента США Франклина Делано Рузвельта. (Собственно говоря, начало теоретической разработке конвергенции положил еще П. Сорокин в своей книге «Россия и Соединенные Штаты», которая была написана в 1944 году.) Президент-реформатор надеялся на то, что Советский Союз сдвинется в сторону капитализма, в то время, как Запад станет более социалистическим.
Но это один только уровень — социально-экономический. А вот на уровне геополитическом конвергенция закономерно вела к созданию некоего транснационального центра, стоящего над Америкой, Россией и другими странами. Ведь должен был кто-то руководить сближением двух держав. Конвергенция была бы планетарном процессом, следовательно, и контроль над ним должен был осуществляться на планетарном уровне. Не случайно же убежденный сторонник конвергенции А. Сахаров был не менее убежденным сторонником создания «мирового правительства».
Вот что рассказывает Федор Бурлацкий, бывший некогда влиятельным политическим референтом, вхожим в высшие этажи власти: «…В 1970 году я навестил Андрея Дмитриевича в его коттедже близ Института ядерных исследований Академии наук СССР. Мы беседовали около двух часов, Андрей Дмитриевич внимательно слушал замечания, вежливо отвергая их. Но вот дошло дело до центральной идеи — об упреждении мирового правительства как единственного средства спасения человечества от ядерной катастрофы.
Он даже наметил дату, когда возникнет такое правительство: 1984 год. Я просил его убрать эту идею как нереальную и опасную, а тем более не обозначать конкретную дату, но он был неумолим. Тогда я предложил пари: ящик армянского коньяка против бутылки «Боржоми», что в 1984 году мирового правительства не будет.
И вот мы проводили совместную пресс-конференцию в Париже в 1988 году. После конференции я шутя спросил у А.Д.: «А что же бутылка «Боржоми?» – «Какая бутылка?» — удивился он. Тут я ему напомнил наш заклад, и великий человек произнес потрясающие слова: «Это не я ошибся, это ошиблась сама история».
Академик-диссидент знал, о чем говорил – переговоры советских лидеров с транснациональными элитариями велись тогда полным ходом. Конвергенция, как и «мировое правительство» стояли на глобальной повестке дня. Впрочем, об этом чуть позже.
Совершенно очевидно, что конвергенция была выгодна международной финансовой олигархии, которой давно уже тесно в национальных границах. На протяжении многих десятилетий элитарии ведут подрывную работу по ликвидации национальных государств и учреждению «мирового правительства». Элитарии стремятся к открытому и беззастенчивому господству, которое уже не нуждается в «демократическом» фасаде.
Сам Рузвельт как раз являлся ставленником олигархов. А его хваленые реформы были направлены на всемерное упрочение банковского капитала – точнее даже его элитарной верхушки.
Сначала эта верхушка организовала «Великую депрессию», а потом транслировала (через Рузвельта) план «спасения», который заключался в государственной поддержке банков. «…Семья Диллонов (Dillon)… в 1929 г. прошлого столетия надули множество пузырей на финансовом рынке, построили огромную финансовую пирамиду, частью которой была их компания USIS, — пишет Валентина Бакмастер.
Затем, как пишут их биографы (Clarence Dillon:WallStreetEnigma), «неожиданно для всех забрали все свои активы и вышли из игры». Через несколько дней рынок рухнул, начался финансовый кризис, перешедший в Великую депрессию. Дело под названием «Pecora» заслушивалось в Сенате на заседании Комитета по банкам в 1933 г.
Комитет установил, что «благодаря деятельности Диллонов держатели акций потеряли сотни миллионов долларов, что спровоцировало Великую депрессию». («Кому и зачем нужна борьба противоположностей»).
Начался невиданный обвал американской экономики, который особенно дорого обошелся рабочим, фермерам, мелкому бизнесу. Однако же верхушка американского капитала ничуть не пострадала. Более того, она обогатилась. Элитарии, организовавшие кризис — морганы, рокфеллеры, куны, леебы и пр. (т.н. «Манхэттенский круг») — прекратили все операции с ценными бумагами, вложили свои состояния в надежное золото и перегнали его в Европу.
«А президент Рузвельт, придя к власти как борец с кризисом, первым делом закрыл все частные банки и заставил частников сдать золото государству в обмен на доллары под страхом десяти лет тюремного заключения, — сообщают С. Кугушев и М. Калашников. — Государство покупало золото по цене чуть более двадцати «зеленых» за унцию.
Три года спустя после скупки «желтого металла», в 1935-м, государство объявило новую цену – уже в 35 долларов за унцию, но только для иностранцев. Таким образом, Манхэттенский круг, вытащив золото из европейских запасников, заработал на американской казне 80 процентов барыша за три года! Он получил прибыли, которые к тому времени никому не снились». («Третий проект. Точка перехода»).
В 1940-е годы глобальная элита была уже готова к созданию «мирового правительства», которым они хотели сделать ООН. Сталин решительно воспротивился этим планам. Впрочем, к такому повороту не были до конца готовы и западные бюрократии. В результате, началась «холодная война», которая потребовала – от двух сторон — усиления державно-государственного начала.
2. Гонка навстречу
Вопреки всем ожиданиям Советский Союз выдержал лобовой натиск Запад, более того – превратился в ядерно-космическую державу. Тогда транснационалы решили сделать ставку на конвергенцию, призванную объединить две системы воедино. Планировалось, что СССР пройдет сквозь рыночные реформы и останется социалистическим, со всем набором социальных гарантий, однако, его суверенитет будет ограничен «мировым правительством».
Соответственно, США должны были социализироваться до некоторой степени – с такими же последствиями для своего национального суверенитета. С 1950-х годов теоретики Запада серьезно разрабатывали теорию соединения капитализма и социализма. В то же самое время выдающиеся политические деятели, которых у нас cчитали отчаянными антисоветчиками, делали глубокие реверансы в сторону марксизма, коммунизма и социализма.
Например, Генри Киссинджер был уверен, что США все больше станут походить на СССР — и наоборот. А вездесущий Збигнев Бжезинский так и вообще рассыпался комплиментами в адрес «всесильного» учения Маркса: «Марксизм представляет собой дальнейший живой и творческий этап созревания универсального человеческого видения.
Марксизм одновременно является победой человека внешнего над человеком внутренним, пассивным, победой разума над верой». Советское руководство обо всем этом знало, и мотало на ус – но не сталинский. Сталин никаких конвергенций знать не хотел, но уже хрущевское руководство пошло на участие в деятельности многих транснациональных организаций. («Пагуошская конференция» и т. д.)
А брежневское руководство плотно контактировало с глобалистским «Римским клубом», причем ведущую роль в этих контактах была отведена Джермену Гвишиани – ведущему консультанту шефа КГБ Юрия Андропова.
Всё шло к перемирию, более того – к самой настоящей советско-американской, глобальной революции, идейной основой которой была конвергенция. Для нее давно уже сложились предпосылки в социально-рыночной Европе, а СССР и США мчались к ней на всех парах, причем Штаты даже обгоняли бюрократов из ЦК КПСС.
Демократическая партия социализировалась на глазах, становясь заправской левой партией, соединяющей социал-демократию и левачество троцкистско-маоистского типа. Но это еще было цветочки, ягодки стали произрастать на почве республиканской партии, которая также понеслась навстречу «светлому социалистическому будущему». Так, президент-республиканец Ричард Никсон активно позиционировал себя как убежденного социал-реформатора:
«Он предложил американцам реформистский проект «план помощи семьям», вынашивал «бюджет полной занятости» и в духе левых кейнсианцев провозгласил политику государственного контроля над ценами и заработной платой, — пишет Владимир Согрин. — Известный летописец американских президентских кампаний Т. Уайт дал следующую оценку перипетий республиканизма в годы Никсона:
«Предложение о введении правительственного контроля над заработной платой и ценами означало не только разрыв со всей традиционной республиканской философией и этикой бизнеса, убежденного, что свободная рыночная философия в итоге принесет наибольшее благодеяние максимальному числу людей. Это был разрыв со всем американским экономическим прошлым, сравнимый по масштабам только с тем, что было совершено за 30 лет до этого Рузвельтом». («Политическая история США. XVII – XX вв».)
Впрочем, республиканцы ухватились за социал-либерализм еще при Дуайте Эйзенхауэре в 1950-е годы («социальное крыло» образовалось даже раньше – накануне Второй мировой войны). Именно тогда возник «новый республиканизм», столь сильно отличающийся от прежнего рыночного фундаментализма.
И в авангарде этого неореспубликанизма стоял Нельсон Рокфеллер, который, будучи еще губернатором Нью-Йорка, провел ряд социальных реформ (расширение системы страхования и т. д.). В 1960 году этот мультимиллионер-прогрессист хотел идти на выборы сам, но после закрытой встречи с Никсоном «благословил на президентство» своего визави. Очевидно, крупнейший капитал делал ставку на социализацию Америки. И его ставленники – как республиканцы, так и демократы — зашли в этом деле весьма далеко.
А что же СССР? В официальной советской идеологии в то время никакой реформации не произошло, зато она имела место в области экономики. В 1965 году началось проведение т.н. «косыгинской» хозяйственной реформы. Впрочем, многие историки предпочитают называть ее «реформой Косыгина-Либермана», а то и просто – реформой Либермана – по имени советского экономиста, который разработал ее на «доктринальном», так сказать, уровне.
Если сталинская экономика была основана на постоянном снижении себестоимости выпускаемой продукции (при улучшении качества), то Евсей Либерман предложил ставить во главу угла прибыль. Это, по мнению Михаила Антонова, «означало перевод советской экономики на функционирование по тому же закону максимальной прибыли, что и капиталистическая экономика». («Капитализму в России не бывать»).
Впрочем, вернемся в «социалистическую» Америку. Обращает на себя внимание внешняя политика «кейнсианца» Никсона, который нормализировал отношения с коммунистическим Китаем, а также посетил СССР – впервые после Рузвельта. С него, фактически, и начинается эпопея с «разрядкой», которая была чем-то вроде конвергенции в военно-политической сфере.
Да, не случайно внешней политикой тогда руководил Гении Киссинджер, не стеснявшийся хвалить марксизм публично. Кстати, именно он предложил Никсону многополярную модель мира, означающую отход от американской гегемонии.
«Двухполюсный мир не дает перспектив для нюансов; приобретение одной стороны означает абсолютную потерю для другой стороны, — писал Киссинджер. — Каждая проблема оказывается приобщенной к процессу выживания. Малые державы раздираются между просьбами о защите и желанием избежать доминирования со стороны великих держав… В наших долговечных интересах создать более плюралистический мир».
Никсон был согласен с таким видением мировой политики и предложил проект создания многополюсной системы, опирающейся на пять «руководящих центров» — США, СССР, Западную Европу, Японию и КНР. Основной упор предполагалось сделать на две сверхдержавы, при этом США продолжали бы сохранять лидерство, но только уже совсем в ином формате.
Киссинджер пытался всячески навести мосты между американской и советской элитами. Так, он активно контактировал с директором Института США и Канады СССР Георгием Арбатовым.
Познакомились они еще в 1967 году на Пагоушской конференции в Москве. Тогда этот гарвардский профессор попросил академика передать советскому руководству предложение начать секретные переговоры по Вьетнаму. Показательно, что в тот момент он еще не занимал каких-либо государственных должностей.
Однако, «Киссинджер был не простым профессором. Среди журналистов циркулировали слухи, что он является «воспитанником Рокфеллера». Отличало его от других профессоров и то, что с 1957 г. он принимал участие в заседаниях Бильдельбергского клуба». (А. Островский. «Кто поставил Горбачева»)
Таким образом, очевидно, что на Кремль попытались выйти не американские государственные деятели, а транснационалы, которые сделали Киссинджера своим «полномочным послом» в СССР. Попытка удалась: «Полученное предложение Г. А. Арбатов передал в Кремль и «спустя примерно месяц» отправился в свою первую поездку в США.
Это дает основания предполагать, что в конце 1967 г. через Г. А. Арбатова и Г. Киссинджера Вашингтон установил с Москвой неофициальный канал связи».
Сближение происходило и финансово-экономической сфере. В 1973 году в Москве открыл свое отделение Чейз Манхэттен банк – кредитное учреждение Дэвида Рокфеллера. При этом он непосредственно сотрудничал с советским премьером Алексеем Косыгиным. Любопытно, что зятем Косыгина был упомянутый выше «римлянин» Гвишиани.
Серьезным прорывом к победе советско-американской революции стало подписание в 1972 году договора об ограничении систем противоракетной обороны (ПРО). Не меньшее значение имело и временное соглашение о некоторых мерах в области ограничения стратегических наступательных вооружений (СНВ), подписанный в том же году.
По этому поводу высокопоставленный партийный функционер Алексей Черняев написал в своем дневнике следующие, полные исторического оптимизма, строчки: «Как бы там ни было, а Рубикон перейден, Рубикон всемирной истории. С этих майских недель 1972 г. будут датировать дату конвергенции».
Черняев имел все основания для оптимизма – в тот момент в СССР намечались новые кардинальные преобразования в социально-экономической сфере. В том же самом 1972 году был создан Научный совет при президиуме АН СССР и Госкомитета СССр по науке и технике.
В его задачу входила разработка Комплексной программы научно-технического прогресса (КП НТП). Программа была подготовлена усилиями 270 ведущих специалистов, представлявших 90 научных и проектных институтов. (Среди руководителей проекта – президент АН СССР Мстислав Келдыш.)
На выходе получился продукт в виде 18 томов. Историк А. Островский сообщает: «…Речь шла об изменении соотношения между подразделениями промышленности А и Б в пользу группы Б, изменении характера планирования, оценке деятельности предприятий по конечному результату, реформе ценообразования, введении оптовой торговли средствами производства и платы за основные фонды, заемные средства, природные и трудовые ресурсы. К этому можно добавить, что в середине 70-х годов рассматривались возможности введения конвертируемости труда». («Кто поставил Горбачева?»)
3. Стоп машина!
Итак, всё было подготовлено. Однако, СССР и США так и не встретились на новой «Эльбе». Никсон был уличен в махинациях и ушел в оставку, опасаясь импичмента. До этого на него было оказано грандиозное давление со стороны самых разных институтов, СМИ и организаций. Особенно усердствовала либеральная общественность, хотя Никсон всячески шел ей навстречу. Так, он выдвинул кандидатом в члены Верховного суда ультралиберала Гарри Блакмана.
Однако, либералы были непреклонны, что свидетельствует о том, что им нужна была вовсе не либерализация.
После ухода Никсона в республиканской партии усилилась «консервативная» тенденция. Характерно, что те же самые тенденции затронули и демократов, которые в середине XX века взяли курс на «неолиберализм», отрицающий «дорогое» правительство и затратные выплаты нуждающимся. Затормозилось и советская революция.
Госплан рассмотрел грандиозную КП НТП, однако, так и не положил ее в основу плана развития народного хозяйства на 1976-1980. Были использованы лишь некоторые его рекомендации.
Хозяйственная реформа осталась незавершенной – и это роковым образом сказалось на судьбах всего СССР. Косыгин и Либерман разбавили социализм капитализмом, но при этом «не было создано никаких условий для цивилизованной конкуренции, и те, кто наглее, оказывались в наибольшем выигрыше. Если нынешний строй у нас называют бандитским капитализмом, то условия для его бандитского окраса были созданы ещё реформой Косыгина». (Михаил Антонов. «Капитализму в России не бывать»)
Получается любопытная вещь – социализация американского политического пространства происходила синхронно с нашими реформами. И также синхронно она закончилась. При этом база складывалась как раз для дальнейшего полевения – цены и безработица росли стремительно. Что ни говори, а наводит на определенные мысли. Складывается впечатление, что на самом-самом элитарном верху было принято решение сворачивать конвергенцию.
Почему же так случилось? Почему транснационалы упустили шанс создать мировое правительство, при котором их могущество только окрепло бы (а, значит, выросли бы и прибыли). Все дело в том, что элитарии сами отказались от конвергенции. И сделали они это по той же причине, по какой сейчас отказались от социального государства – известно, что ныне в странах Запада сворачиваются социальные программы, сокращается численность среднего класса и т. д.
Перед элитарными «сверхчеловеками» встал соблазн вернуть прямое господство, и они не могли перед ним устоять.
Оказалось, что национальные бюрократии оказались легко подвержены разного рода (идеологическим, геополитическим и т. д.) манипуляциям. Они настолько поверили в чудодейственность «интеграции» и «глобализации», что практически полностью отключили все защитные механизмы.
В Америке демократы едва ли не перешли на позиции «новых левых» — со всеми революционно-анархическими прелестями. Так, кандидат в президенты на выборах 1972 года Джордж Макговерн даже выступил за легализацию марихуаны, что было потрясением для консервативной Америки. (Примерно таким же потрясением была борьба Билла Клинтона за права гомосексуалистов в армии – но это уже иная история.)
Демпартия стала превращаться в левореволюционное движение, открыто порывающее с американскими традициями. Исследователи так рисуют ее тогдашний имидж: «Социальный либерализм, право на государственную помощь, Перераспределение доходов. Большое правительство, большие расходы. Субсидии беднякам и меньшинствам. Либеральная позиция в отношении преступности. Ущемление белого среднего класса. Отрицание патриотизма». (Согрин В.В. «Политическая история США. XVII – XX вв.»).
Советский Союз взял курс на интеграцию в глобальную экономику, причем в роли сырьевой периферии. Советская и американская элита, разогретые оптимистическими мифами конвергенции, проявили неспособность адекватно оценивать ситуацию. К тому же, возникла опасность того, что революционный эксперимент может вырваться из-под контроля. Так, американские демократы дошли до того, что внесли в свою программу требование роспуска монополий.
А это уже было покушение на базовые основы олигархии. Так, один из виднейших теоретиков конвергенции (и советник многих кандидатов от Демпартии) Д. Гэлбрейт был категорическим противником антимонополистического законодательства. По его мнению, крупные корпорации и монополиями-то не являются, так как им противостоят профсоюзы, общества потребителей, государственные комиссии. (При этом он «забывал» о том, что гигантские, запредельные транснациональные ресурсы монополий делали возможным не только противодействие национальным общественно-государственным силам, но и их подкуп – прямой или опосредованный.)
Более того, крупные корпорации, по Гэлбрейту, управляются не частными владельцами, а «техноструктурой», поэтому они являются планирующей подсистемой экономики. (В то же самое время мелкие фирмы представляют собой рыночную подсистему.)
Да уж, лучшей рекламы для капиталистических монополий и придумать сложно! Очевидно, что конвергенция предусматривала дальнейшее усиление транснациональных корпораций – в ущерб национальным государствам. На это прямо указывал еще один ее певец, основатель Римского клуба Аурелио Печчеи (Гэлбрейт тоже входил в число основателей РК), который замечал: «Ничто, наверное, не показалось бы более странным и диким наблюдающему Землю со стороны умному инопланетянину, чем этот калейдоскоп всевозможных стран, разделивших на части континенты». («Человеческие качества») Этот высокоученый муж предлагал заменить национальные государства ТНК, поругивая последние за недостаточный интернационализм.
В СССР события также могли выйти из-под контроля. Внутри внешне монолитной КПСС образовалась не только либерально-реформаторское крыло, там возникла еще и «русская партия», боевым органом которой был журнал ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». Там публиковались авторы, которые не скрывали своих национально-патриотических взглядов. К тому же, в стране образовалась сеть «русских клубов» при местных отделениях Всесоюзного общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИК).
Нарождающемуся русскому движению покровительствовали на самом верху. Писатель Валерий Ганичев, бывший очевидцем и активным участником тех событий вспоминает: «Это русское патриотическое направление проявлялось на самом высшем уровне в Политбюро ЦК, и было связано с такими громкими фамилиями, как Шелепин, Мазуров, Машеров, Полянский. Поговаривают, что близок был к «русскому ордену» Кириленко». Показательно, что к националистам прислушивался сам Леонид Брежнев, который резко отреагировал на статью заместителя заведующего отдела пропаганды ЦК КПСС Александра Яковлева «Против антиисторизма», где была дана жесткая критика «русского почвенничества». После ее публикации Яковлева сняли с высокого поста и отправили заграницу. (Правда, со своей должности вынужден был уйти и главный редактор «Молодой гвардии» Анатолий Никонов).
В любом случае, получается, что «русская партия» была не менее влиятельной, чем «партия» конвергенционалистов, которую поддерживал Юрий Андропов. Таким образом, в СССР созрели все условия для иной «конвергенции», основанной на синтезе национализма и социализма.
А вот это уже никак не входило в планы мировых элитариев.
Нужно было сворачивать советско-американскую революцию, что и произошло в 1973-1980-х годах. Ведущую роль здесь сыграл «правый» демократ Джимми Картер. Именно он стал лидером неолибералов, которые довольно-таки быстро устранили «левых уклонистов» от руководства. В 1976 году Картер был избран президентом.
В своем послании к конгрессу (1978 год) он заявил: «Мы должны понять, что роль и функции правительства носят ограниченный характер. Правительство не может решить все наши проблемы, поставить все наши цели и указать пути, которыми мы должны следовать. Правительство не может покончить с бедностью, обеспечить экономическое процветание, снизить темпы инфляции, спасти наши города, покончить с неграмотностью, обеспечить страну энергией или добиться всеобщей добродетельности».
Поворот произошел и в области внешней политики, причем подготовили его еще до прихода к власти. «Начиная с 1973 года в США получает все большее влияние идеология трилатеризма (союз трех центров капиталистического мира – США, Западной Европы и Японии), — пишет Анатолий Уткин.
Стратегия трехсторонности противопоставила «пятиугольную» структуру мира, нереалистичную с точки зрения трилатералистов, «естественному» союзу развитых буржуазных демократий, посредством которого США на десятилетия вперед смогут продлить свое преобладание, сохранить свои позиции в мире.
В 1973 году создается главенствующее звено трилатерализма – так называемая трехсторонняя комиссия, в которую вошли по 70 представителей от США, Западной Европы и Японии. С точки зрения этой влиятельной группы политиков в США, увлечение Р. Никсона и Г. Киссинджера схематизмом, худшим сортом «реальполитик», привело к ослаблению важного элемента, на котом зиждется внешнеполитическое влияние США, — идейной солидарности развитых буржуазных демократий» («Американская империя»)
ТК стала еще одним наднациональным политико-экономическим институтом, совокупность которых является как бы прообразом «мирового правительства». Само собой, его создание и становление происходило при живейшем участии влиятельнейших транснационалов. Именно они обеспечили стремительную карьеру Картера: «13 декабря 1973 г. в телевизионной дискуссии под названием «Моя линия» выступил малоизвестный губернатор небольшого южного штата и поставил в тупик участников передачи, пытавшихся угадать, кто же это такой.
Никто о нем не слыхал, — пишет американский исследователь Ральф Эпперсон. — Тем не менее, не прошло и трех лет, как в ноябре 1976 г., этот самый джентльмен был избран президентом Соединенных Штатов.
Его звали Джимми Картер. Рассказ о том, как м-р Картер столь быстро поднялся с поста губернатора одного из маленьких штатов до самого высокого выборного поста в Америке, это история некой организации, созданной как его окружение, и известной под названием Трехсторонней комиссии… 23 и 24 июня 1972 г. в имении Дэвида Рокфеллера — председателя СМО (Совета по международным отношениям – А.Е.), состоялись организационные заседания Трехсторонней комиссии.
На деле, все восемь американских представителей на учредительной встрече Комиссии были членами СМО…. Осенью 1973 г., сразу после создания Комиссии, малоизвестный губернатор Джорджии побывал в Лондоне, Англия, где обедал с Дэвидом Рокфеллером. Чем занимались в Лондоне губернатор Джорджии с Рокфеллером, никогда не сообщалось, по крайней мере, в приемлемой форме». («Невидимая рука. Взгляд на Историю как на Заговор»).
Не удивительно, что в штате президента Картера оказалось 18 членов ТК. Многие наблюдатели даже склонны ставить знак равенства между его администрацией и ТК.
При Картере США довольно-таки существенно усилили свои военные расходы. Если первый годовой военный бюджет составлял 113 млрд. долларов, то последний – 180 млрд. долларов. Отношения с СССР были довольно-таки прохладными, хотя до подлинной конфронтации еще не дошло. (Бжезинский замечал, что «угроза перед которой стоит человечество, – это не советская угроза, а глобальная анархия».)
В задачу Картера входило «похоронить» конвергенцию. А вот следующий президент – правый республиканец Рональд Рейган – должен был начать массированное наступление на СССР. А заодно и пощупать на прочность «социальное государство»
Показательно, что сам Рейган дистанцировался (на словах) от транснационалов, критически отзываясь о Трехсторонней комиссии. Так, 17 марта 1980 года во время предварительных выборов во Флориде он высказался о ТК следующим образом: «…Я полагаю, что ее интересы направлены на международные банки, многонациональные корпорации, и т.д. Я не считаю, что какому-либо министерству правительства США следует иметь 19 высших должностей, занятых людьми от какой-либо одной группы или организации, представляющей одну точку зрения. Нет, я пойду в другом направлении».
Здесь Рейган явно следовал за своим учителем – сенатором-республиканцем Барри Голдуотером, который занимал позиции на крайне правом фланге Республиканской партии. Сенатор утверждал: «С моей точки зрения, Трехсторонняя комиссия представляет собой искусно скоординированное усилие для захвата управления и объединения четырех центров власти: политического, финансового, интеллектуального и церковного».
Этот «политический мамонт» был бескомпромиссным антикоммунистом, чем скорее вредил мировым элитариям, которые любили завязывать интриги как с СССР, так и с «мировым коммунистическим движением».
Голдуотер часто обрушивался на американские правящие круги, обвиняя их в прокоммунистической деятельности. Многим это кажется проявлением реакционной невменяемости, однако, в «контексте» тщательно подготавливаемой конвергенции обвинения сенатора выглядят не такими уж и беспочвенными.
Другое дело, что «мировая закулиса» взяла курс на отказ от конвергенции и разрушение СССР. Поэтому ей и нужны были такие «упертые» и энергичные антикоммунисты, какими были Голдуотер и Рейган. А последний вынужден был считаться с могущественными транснациональными силами, которые крепко держали США в своей сетевой паутине. К тому же, он готов был воспользоваться мощью ТК для атаки на СССР и «мировой коммунизм».
Что ж, эта атака удалась на славу. Рейган довел градус «холодной войны» до максимума, определив СССР как «империю зла». Он даже «символически» начал ядерную войну, заявив перед телекамерами, что отдал приказ о бомбардировках Союза. Потом оказалась, что президент так изящно «пошутил». Однако же, такие люди и на таком уровне просто так не шутят. Это был мощный информационно-психологический удар по советской элите.
При Рейгане гонка вооружений достигла своего апогея.
Союз вынужден был поспевать за США, затрачивая всё новые средства на армию, на «оборонку». А нам это было делать намного труднее, чем американцам, ведь мы сильно отставали в технико-экономическом отношении. Кстати, показательно, что рост расходов на вооружение произошел именно при Горбачеве.
«Внимательное изучение доступных источников, прежде всего записей заседаний Политбюро в 1985-1986 гг., сделанных помощниками Горбачева, показывает, что Горбачев время от времени рассматривал возможность реализации этих альтернатив, — пишет В.М. Зубок. —
В начале своего правления Горбачев говорил на Политбюро о том, что администрация Рейгана понимает только язык силы… Подразумевалось, что курс СССР будет нацелен на поддержание стратегического равновесия между двумя сверхдержавами.
До прихода Горбачева к власти бюджетные расходы на оборону были заморожены на уровне, на котором они находились в годы разрядки 1970-х годов. В 1985 г. Горбачев санкционировал в пятилетнем плане рост военных расходов.
Это делалось одновременно с резким увеличением капитальных вложений в промышленную и научно-техническую базу советской экономики – под лозунгом «ускорения». («Фактор Горбачева» и конец холодной войны»)
Это, кстати, сильно подрывает версию о том, что горбачевское руководство стремилось к либерализации с самого начала. Не стоит упрощать, ведь очевидно, что вначале новое руководство выступало за поддержание паритета.
И конвергенция планировалась именно на его основе. Более того, Горбачев возлагал надежды на то, что СССР станет играть ведущую роль в новой мировой системе. (Именно об это написано в книге «Перестройка и новое мышление для нашей страны и всего мира»).
Серьезной проблемой стало постоянное ухудшение имиджа, особенно заметное после начала афганской авантюры. Да, и раньше наша идейно-политическая активность пугала многих. В 1970-е годы Советы установили контроль над многими государствами – Алжиром, Эфиопией, Мозамбиком, Анголой, Лаосом, Кампучией, Афганистаном, Никарагуа и т. д. Для кого-то это выглядело как освобождение от цепей американского империализма, что, во многом было правдой.
Но большинство населения планеты было испугано столь стремительным маршем советизма, который напоминал давно уже забытую мировую революцию эпохи Коминтерна.
Вторжение в Афганистан окончательно склонило часу весов на сторону «антисоветской мировой общественности». Хорошо еще, что СССР не влез в Польшу, объятую антисоветской рабочей революцией – планы такие были. Но и просоветский «военный переворот» мало кого вдохновил – Союз стремительно терял свой авторитет, который был достаточно велик после провала американской авантюры во Вьетнаме.
В Союзе так и не решились на какие-то реформы, хотя их планы разрабатывались. Более того, на отдельных предприятиях даже проводились некоторые эксперименты. Однако, комплексного решения так и не было найдено.
Советские руководители даже не решились провести пленум ЦК по научно-техническому развитию, который намечался на 1984 год. (А разговоры о нем шли с начала 1970-х годов). Старцы из Политбюро ЦК решили отложить обсуждение до очередного партийного съезда — то есть, до 1986 года.
Происходило следующее – СССР выдерживал мощнейшее давление извне, переживая в то же самое время кризисные тенденции внутри самой страны.
Достаточно было нескольких толчков, чтобы сломить волю к сопротивлению и поддержанию паритета. Одним из таких толчков стало обрушение цен на нефть, осуществленное Саудовской Аравией по просьбе американских «друзей». А это стало почти смертельным ударом по советской экономике, основанной на экспорте сырья.
Как говорится, «нервы не выдержали», к тому же кое-кто из советских руководителей уже давно и сознательно работал против своей страны. СССР не просто пошел, а побежал навстречу конвергенции. Еще Андропов планировал реформировать страну с упором на экономику. (Такую модель сегодня называют «китайской»). Однако, советская перестройка сразу захватила как экономику, так и политику.
Советские реформаторы погнались за двумя зайцами, в результате чего не поймали ни одного из них. К тому же, желание как можно скорее примириться и объединиться с Западом, привело к многим односторонним уступкам. Что произошло далее известно – развал СССР.
Ликвидация СССР произошла с потрясающей легкостью. Зачастую эту самую легкость объясняют довольно-таки просто — либо «дураками», либо «шпионами» (хорошо хоть не «дорогами»), а то – и тем, и другим сразу. Однако такие объяснения кажутся слишком уж простыми, если только не сказать — примитивными. Дураки не смогли бы пробраться на вершину власти в СССР — для этого требовалось умение держать удар в ожесточенной внутрипартийной борьбе.
Что же до «шпионов», то Советский Союз был, все-таки, достаточно сильной структурой, чтобы пасть в результате проникновения иностранной агентуры (предполагать это так же примитивно, как сводить Октябрьскую революцию к немецкому золоту.) А, может быть, все дело в том, что советское руководство искренне настроилось на конвергенцию и «проморгало» кардинальное изменение в глобальной политике мировой элиты, отказавшейся от конвергенции?
Тогда становятся понятными некоторые впечатляющие провалы во внешней политике, выраженные в односторонней сдаче всех позиций. Возможно, Советам были даны твердые гарантии со стороны некоторых серьезнейших международных центров, вот только сами эти центры переориентировались — советской перестройке предшествовала перестройка «закулисная».
Источник: Ярослав Бутаков ВЕСТИ.uz
Комментарии