Во всеобщем восприятии евразийская система транспортировки энергоносителей связана с постоянными конфликтами. Однако при планировании новых маршрутов не стоит полагать, что и они будут существовать в аналогичном режиме. Извращенная политэкономия советских трубопроводных проектов уступит место нормальной коммерческой логике.
Российские «газовые войны» с Украиной и Белоруссией, резкие возражения Москвы против «третьего энергетического пакета» Европейского союза и ожесточенная борьба России и ЕС за разработку коммерчески сомнительных маршрутов транзита вновь заставили задуматься о трубопроводной политике в Евразии. Западные эксперты и политики традиционно рассматривают продвигаемые Россией проекты трубопроводов как «стальные оковы» и стремление к коммерческому и стратегическому закабалению. Даже инициаторы перезагрузки отношений с Москвой предостерегают от самоуспокоенности и выступают за многообразие и прозрачность системы транспортировки энергии, чтобы сделать потребителей в Европе и Азии менее уязвимыми. В то же время российские чиновники и комментаторы, рассуждающие о новой, «ориентированной на бизнес» внешней политике и «восточном векторе» экспорта энергоресурсов, жалуются, что изменчивый ландшафт транзита в Евразии препятствует прагматичному подходу к энергетической безопасности. Это наносит ущерб и российским поставщикам, и их международным клиентам.
Произвольное изменение условий транзита российской энергии, настороженное отношение Запада к выходу России на рынок сжиженного природного газа (СПГ), а также планы строительства в обход России газопровода «Набукко» (хотя реализацию проекта пока затрудняют споры относительно источников поставок и финансирования) – все это вызывает тревогу Москвы. Она усматривает «политизацию» экспорта каспийских энергоресурсов.
Опасения проявляются и в более широких дебатах о стратегических аспектах трансграничного евразийского транзита. Трубопроводы зачастую рассматриваются в них или как инструмент конкурентного ресурсного национализма, или как средство укрепления взаимозависимости и регионального сотрудничества. Это, в свою очередь, противоречит расхожему мнению о том, что политика и геостратегический императив берут верх над экономикой трубопроводов. Территории же между Россией/каспийскими поставщиками и рынками Европы и Азии воспринимаются как заложники глобального стремления к энергетической безопасности.
Однако при более внимательном рассмотрении картина энерготранзита в Евразии оказывается более загадочной, чем принято считать. С одной стороны, новые независимые государства, через которые идет сырье, значительно больше влияют на условия строительства и эксплуатации трубопроводов, чем можно было бы предположить, исходя из того, что они по определению много слабее стран-поставщиков и потребителей. Так, на переговорах о пересмотре тарифов, цен, условий погашения долгов и/или отбора газа Москве удавалось добиться лишь частичного успеха, не говоря уже о политических компромиссах, на которые приходилось идти и с Украиной, и с Белоруссией. С другой стороны, конфликтов значительно меньше, чем могло бы быть, с учетом структуры трубопроводной экономики и соотношения затрат и прибыли. Можно отметить достаточно стабильное функционирование Каспийского трубопроводного консорциума (КТК) и газопровода «Голубой поток» с участием России, а также нефтепровода Баку–Тбилиси–Джейхан (БТД).
Различные сценарии срывов и пересмотра условий соглашений позволяют учесть важные факторы и извлечь практические уроки на будущее. Соответственно, политикам России и других государств, которые заинтересованы в альтернативных маршрутах, пора отбросить упрощенные представления о трубопроводной стратегии, основанной на исключении или привлечении каких-то стран региона. Вместо этого следует сосредоточиться на совершенствовании поставок энергии на рынок, перестать акцентировать внимание на рисках и срывать стратегические переговоры по трубопроводным проектам, которые во всех других отношениях являются взаимовыгодными.
Геоэкономика евразийских трубопроводов
Функционирование экспортных трубопроводов зависит от темпов роста производства, продолжительности цикла, размера стартовых инвестиций, негибкости естественных монополий и диктата расстояний (особенно в случае с газом). Поэтому стоимость трубопровода напрямую зависит от объема первоначальных поставок, доступности альтернатив, цен на поставляемые энергоресурсы и степени государственного вмешательства. Таким образом, в контрактах должны быть оговорены права собственности, подпадающие под различную национальную юрисдикцию, а также вопросы распределения прибыли и арендной платы между поставщиками энергоносителей, владельцами трубопроводов, правительствами транзитных стран и импортерами. Участие нескольких международных партнеров, которым приходится во имя надежных поставок дорогостоящих ресурсов разрешать конфликты интересов, регулировать нормативно-правовые вопросы и находить взаимовыгодные решения, зачастую приобретает характер структурных вызовов.
Экономические проблемы усугубляются тем, что владельцы трансграничного трубопровода не всегда являются владельцами поставляемых ресурсов или крупнейшими инвесторами. Кроме того, эксплуатационные издержки меркнут в сравнении с огромными затратами на строительство. Мобильность и прибыльность инвестиций, которые вначале дают преимущество владельцам, превращаются в пассив из-за длительной амортизации трубопроводов и волатильности цен на рынке. Со временем это создает у транзитных стран соблазн брать ресурсы в заложники, чтобы добиться более выгодных тарифов на транзит и условий отбора.
Однако, как отмечают эксперты, в том числе Пол Стивенс, при определенных условиях такой ситуации можно избежать. Например, в случае, если транзитеры озабочены своей репутацией либо конкурируют с другими трубопроводами за одни и те же ресурсы, либо в значительной степени зависят от отбора топлива на обеспечение собственных нужд. Таким образом, структура евразийских энергопроводов, которая, как считается, особенно предрасположена к конфликтам, не является уникальной или неуправляемой. Новые независимые государства-транзитеры подвергаются воздействию вышеупомянутых и вполне традиционных факторов.
Особенность транспортировки энергии в Евразии заключается в том, что основополагающие экономические принципы во многом определяются советским наследием. Большая часть существующей региональной трубопроводной инфраструктуры досталась в наследство от СССР, и сегодняшним акционерам не пришлось вкладывать огромные средства в строительство. Поэтому, когда речь идет о старых трубопроводах, никто (в отличие от новых проектов) не беспокоится о возврате инвестиций. Здесь появляются стимулы для того, чтобы выторговывать более выгодные условия, так как поставщики и транзитные страны понесут дополнительные издержки в случае сбоя поставок. Это не только нарушает экономические принципы старых соглашений, но и провоцирует использование более рискованных и агрессивных стратегий со стороны России/каспийских экспортеров, иностранных операторов и правительств стран транзита. Когда одна из сторон чувствует, что существующие договоренности могут быть сорваны, а изменения условий контракта сулят значительную выгоду, намеренное нарушение поставок становится игрой, стоящей свеч.
Еще одна характерная черта: распространение в Евразии «гибридных» режимов, которые не соответствуют классическим описаниям ни демократической, ни авторитарной власти. Там сохраняется более активная, чем принято в автократиях, политическая борьба, но в условиях меньшей прозрачности процедур и большей запутанности игр на политическом поле, чем в классических демократиях.
Следует отметить, что шаткость энергетического регулирования в России и новых независимых государствах связана со следующими причинами:
слабое развитие соответствующих институтов;
рыночная концентрация;
практика принятия решений узким кругом избранных;
расплывчатая схема владения национальными энергетическими ресурсами и инфраструктурой и контроля над ними;
смешивание политических и экономических, а также государственных и частных интересов в вопросах регулирования.
Разнообразие непрозрачных систем национального регулирования является вполне объяснимым побочным продуктом сложных и длительных политических трансформаций. Однако оно может усугубить информационную асимметрию между ключевыми поставщиками и транзитными странами в вопросах затрат, тарифов и распределения прибыли от трубопроводов.
Институциональная неопределенность затрудняет ведение стратегических переговоров. У национальных правительств нет возможности убедить в своих намерениях другие страны и инвесторов, что подрывает надежность обязательств по международным трубопроводам. Как отмечают многие, это обостряет «дилемму обманщика» – международное влияние правительства падает по мере закрепления за ним репутации лжеца. В результате приходится больше полагаться не на верховенство закона, а на стабильность условий контракта как показатель надежности обязательств. В то же время повышаются нормативно-правовые риски и провоцируются отдельные случаи нарушения первоначальных условий функционирования трубопроводов.
Экономические мотивы и сигналы, которые в иных случаях управляют стратегическим взаимодействием основного партнера трансграничного транзита и гибридных национальных регулирующих институтов, слишком слабы, чтобы развеять опасения или помешать самовольным действиям, направленным на получение более выгодных условий. Поэтому особенно сложно прогнозировать эффективность затрат в случае энергетических экспортных проектов с участием евразийских поставщиков, владельцев трубопроводов и новых государств-транзитеров.
Иными словами, контекст ведения переговоров и заключения сделок по трубопроводам в Евразии весьма многообразен и находится под влиянием не только финансовых аспектов, касающихся «старой» и «новой» трансграничной инфраструктуры, но и различных возможностей отдельных государств манипулировать международными обязательствами. В частности, переговоры между поставщиком и транзитными странами по трубопроводам, оставшимся в наследство от советского периода, омрачаются непрозрачными действиями налоговых и регулирующих институтов, что способно разрушить партнерство, взаимовыгодное во всех остальных отношениях. Из-за асимметрии относительной стоимости (экономической и политической), связанной с определенными вариантами транзита, различными рисками и институциональной непрозрачностью в ключевых евразийских государствах-экспортерах и транзитерах, коммерческие мотивы управления отношениями в сфере энергетического экспорта работают не всегда. В результате сторонам особенно сложно противостоять попыткам использовать срыв соглашений для достижения целей или проявлять решительность в стремлении к справедливым условиям контрактов. Поэтому коммерческие разногласия легко (и непредумышленно) могут перерасти в стратегическую конфронтацию, которая обойдется очень дорого. В совокупности эти экономические и институциональные факторы формируют рычаги воздействия на переговорах, что, в зависимости от конкретного сочетания, увеличивает или уменьшает вероятность успешного осуществления трубопроводных проектов.
Истории на любой вкус
Трубопроводная политика в Евразии представляет собой довольно пеструю картину, в которой можно найти истории на любой вкус. Были драматические эпизоды прекращения поставок газа и нефти, которыми дирижировали экспортеры, в основном Россия. Точно так же новые независимые государства-транзитеры, в частности Украина и Белоруссия, провоцировали и затягивали кризисы, пересматривая в одностороннем порядке условия по тарифам и отбору топлива – за счет российских поставщиков и европейских потребителей. Нескольких потенциальных кризисов удалось избежать, хотя это в основном осталось незамеченным. Подобные события и «не события» демонстрируют не столько вину конкретных государств, а скорее то, что возможность отстаивать свои интересы на переговорах и надежность исполнения достигнутых соглашений зависит от баланса ключевых финансовых и институциональных факторов.
Российско-украинские газовые кризисы: различие 2006 и 2009 годов. Самые драматичные эпизоды евразийской трубопроводной политики – серия газовых конфликтов между Россией и Украиной. Это единственные случаи, когда были сорваны значительные поставки на европейские рынки (80% российского экспорта газа!). Хотя Россия резко повысила цену, изменила условия украинского отбора и роль посредников, а также уменьшила объем поставок, чтобы добиться согласия, оба кризиса дорого обошлись российским поставщикам в денежном и репутационном отношении.
Конфликты стали следствием различных условий ведения переговоров. В 2006 г., например, российский «Газпром» находился в выигрышной позиции, чтобы шантажировать Киев, учитывая рост цен на газ в Европе и Центральной Азии (что значительно повысило стоимость субсидий и ущерб от невыплат) и успешное противодействие независимым поставкам из Туркмении. В то же время новое «оранжевое» руководство Украины было поглощено консолидацией своей власти и постепенной диверсификацией отношений в сфере поставок энергоресурсов. Однако, несмотря на имеющиеся рычаги воздействия, озабоченность Москвы обеспечением безопасности поставок на прибыльные, но нервные европейские рынки и сохранением своей репутации надежного партнера, делала ее особенно чувствительной даже к попыткам Украины диверсифицировать энергопоставки. Регулирующие полномочия, сами по себе четко не определенные, несовершенные и непрозрачные, были распылены между многочисленными государственными институтами и политическими инсайдерами, включая «Газпром» и неаффилированных российских газовых трейдеров, частных украинских газовых дистрибьюторов и центральноазиатских экспортеров. Ситуация благоприятствовала расцвету неограниченного произвола регулирующих органов и угрожающей неразберихи. Такое сочетание факторов способствовало принятию рискованных решений и одновременно сдерживало возможности России решать ценовой вопрос, диктовать транзитные тарифы и выдвигать Киеву политические требования.
Ситуация 2009 г. была совершенно иной. Позиция Москвы на переговорах заметно ухудшилась, поскольку ей нужно было платить за дорогие центральноазиатские энергоресурсы, в то время как мировые цены, внутреннее производство и спрос в Европе снижались. Любое нарушение поставок было болезненным в финансовом отношении (100 млн долларов в день) и, учитывая реакцию Европы на кризис 2006 г., особенно негативно сказывалось на репутации России как надежного поставщика. Москва не могла добиться от Киева более выгодных цен за поставки и транзит, чем те, которые были согласованы за несколько месяцев до того, как в качестве наказания был перекрыт вентиль. В свою очередь, Украина находилась в лучшем положении, держа в заложниках российский экспорт, в то время как «Газпром» не мог позволить себе дефолт по аккумулированной задолженности. Кроме того, Киев накопил топливо за счет предыдущих российских поставок и перенаправил его внутренним потребителям. Учитывая снижение потребления и разработку альтернативных маршрутов поставок в Европу, Украина имела достаточно оснований (подкрепленных обещанием внутренних реформ), чтобы потребовать от Евросоюза инвестиций на модернизацию своей системы трубопроводов и хранилищ, и могла пойти на срыв поставок при небольшом риске охлаждения отношений с Европой. К тому же на фоне внутриполитических кризисов, спада в экономике и ухудшения условий торговли украинские политики оказались более склонны к риску. Ситуацию осложнял тот факт, что российские посредники были тесно связаны с «темными силами» в политических и энергетических кругах Украины, это создавало «закулисный фронт» в том, что касалось приемлемого исхода и установления ответственности за накопление и уплату энергетических долгов. На этом фоне ни одна из сторон не могла продлить исполнение обязательств по обеспечению взаимоприемлемых поставок или избежать дорогостоящей эскалации кризиса.
Кризис на нефтепроводе «Дружба», 2007 год. Краткое прекращение Москвой поставок нефти в Европу по трубопроводу через территории Белоруссии также стало результатом взаимного недовольства и нестыковки позиций сторон на переговорах. Терпение Москвы, субсидирующей белорусский импорт, постепенно иссякло. Этому способствовали рост мировых цен на нефть, предполагаемое строительство альтернативной второй линии Балтийской трубопроводной системы, а также нежелание Минска двигаться к созданию реального союза двух государств и расширить доступ российских компаний на белорусский рынок. Российская трубопроводная монополия располагала существенными возможностями для введения более высоких экспортных пошлин и ограничения реэкспорта российской нефти Белоруссией, поскольку европейские потребители имели альтернативных поставщиков и обеспечили себе двухмесячный стратегический запас на случай краткосрочного нарушения поставок.
У Москвы также были мощные стимулы для пересмотра отношений в нефтяной сфере с новыми независимыми государствами, особенно учитывая конфликты с Азербайджаном, Грузией и Украиной, не говоря уже о предыдущих успехах на белорусском направлении – повышении вдвое цены на газ и получении 50% контроля над внутренней системой газопроводов в Белоруссии. Минск, напротив, имел лишь недельный запас нефти и не мог обратиться к альтернативным поставщикам или союзникам. Кроме того, белорусское правительство зависело от отбора нефти для обеспечения внутренних нужд и получало более 2 млрд долларов от переработки и реэкспорта дешевого российского сырья. Последнее обстоятельство имело особое значение для обеспечения экономической и политической власти и контроля настроений в военной и деловой элите, чтобы не допустить появления жизнеспособной политической оппозиции. Завышая требования, Москва перегнула палку. Пугая Минск страшными последствиями и практически гарантированной потерей так высоко ценимого «экономического суверенитета», Россия тем самым повысила привлекательность рисков, связанных с незаконным отбором нефти и шантажом.
Баку–Тбилиси–Джейхан и любопытные «не события». На недавно построенных постсоветских трубопроводах сложилась совершенно иная ситуация – там произошло гораздо меньше инцидентов со срывом поставок. Не считая периодических сбоев и атак на нефтепровод, БТД, обеспечивающий поставки азербайджанской нефти на европейские рынки через Грузию и Турцию, удалось оградить от произвольного пересмотра условий соглашений. В то время как ряд факторов свидетельствовал в пользу осуществления дорогостоящего проекта (в том числе привлечение частных инвесторов, совпадение политических интересов новых независимых государств, поддержка третьей стороны), первоначальные соглашения основывались на том, что особенно высокими ставки на обеспечение бесперебойной работы трубопровода являются для Грузии. Проект – часть потенциально расширяемой сети каспийских трансграничных трубопроводов, транзитная прибыль поступает с поставок всего перекачанного топлива, и Тбилиси зависит от поставок азербайджанского газа и нефти. На кону перспективы будущих соглашений по энергетическому транзиту (особенно между Азербайджаном, Грузией и Румынией – AGRI) и совершенствования нефтяных экспортных терминалов. А в условиях открытого противостояния с Москвой и фактической независимости Абхазии и Южной Осетии даже склонное к авантюрам грузинское руководство вряд ли бы что-то выиграло, оказывая давление на операторов и обостряя разногласия с США и Западной Европой. Кроме того, четко разграниченные в рамках нормативно-правовой системы Азербайджана права государства и иностранной компании и согласованный механизм урегулирования споров, в котором Соединенным Штатам предоставлена роль арбитра, закрепили надежность соответствующих обязательств и обеспечили успех проекта.
Конструктивное участие России. Разумеется, есть успешные проекты и с участием России. КТК, единственный трубопровод в России, который не принадлежит полностью государственному транзитному монополисту («Транснефть») и по которому казахстанская нефть поставляется на рынки Европы, работал без сбоев и может расшириться к 2013 году. Угрозы Москвы повысить налоги и транзитные пошлины, пересмотреть условия выплат и финансирования, изменить структуру менеджмента консорциума и блокировать планируемое расширение, чтобы завладеть контрольным пакетом, в итоге оказались пустышкой. Ключевыми факторами для продолжения успешной работы являются
согласованное поэтапное расширение,
привлечение нефтяных производителей к разработке казахстанских месторождений, включая российский «ЛУКойл», как полноправных партнеров КТК;
варианты транзита российской нефти по расширенному трубопроводу;
соглашение всех сторон – включая частные компании и правительства России и Казахстана, – о международном арбитраже на равных условиях.
Наличие у Казахстана альтернативы – прокачивать свою нефть через БТД или в Китай, равно как и продолжающееся соперничество конфликтующих российских нефтяных компаний и «Транснефти», смягчили угрозу ресурсного национализма и повысили финансовые издержки блокирования расширения КТК.
По той же схеме Россия бесперебойно поставляет газ в Турцию для реэкспорта на рынки Европы и Ближнего Востока. Хотя первоначально переговоры были подпорчены неофициальными сделками, торговля газом постепенно стала более прозрачной. Проект «Голубой поток» получил преимущества благодаря статусу Анкары как крупнейшего потребителя российского газа (после 2015 г. ожидается рост спроса) и перспективам превращения Турции в глобальный транзитный центр. В сочетании с лоббированием последующих проектов и двусторонних соглашений – со стороны Москвы, европейских представителей и частных инвесторов – эти факторы повысили заинтересованность в продолжении бесперебойной работы. Несмотря на игры вокруг предпочтительных маршрутов трубопровода, объемов экспорта и транзитных пошлин между российскими и турецкими официальными лицами и энергетическими компаниями, перечисленные выше обстоятельства предопределили поддержку турецких предложений по транзиту российского газа и нефти, которые сейчас обсуждаются.
Рекомендации
Российским и иностранным дипломатам, которые обсуждают будущее альтернативных евразийских трубопроводов, следует учитывать экономические и политические условия, влияющие на баланс интересов и надежность соответствующих проектов. Хотя каждый из них имеет свою специфику, можно выделить несколько основополагающих принципов.
Не все евразийские трубопроводы равноценны. В случае произвольного срыва поставок издержки – экономические, политические и репутационные – будут совершенно разными для трубопроводов, доставшихся в наследство от советского периода, и новых транзитных маршрутов, в которые вложены огромные стартовые инвестиции. Поэтому в стремлении к новым проектам государственным деятелям не следует руководствоваться драматическим опытом недавних конфликтов между Россией и Украиной. Новые маршруты после запуска в эксплуатацию вряд ли будут провоцировать агрессивные рискованные действия. Кроме того, политики должны понять, что затяжные конфликты между Москвой и Минском и Москвой и Киевом по поводу цен, условий транзита и отбора в большей степени разрушили извращенную политэкономию старых трубопроводов, чем политические пристрастия руководства.
Диверсификация диктует условия отдельным трубопроводам. Пестрая палитра энергетического экспорта демонстрирует не только необходимость государственного вмешательства, но и тот факт, что все правительства в Евразии (включая Россию) могут играть как конструктивную, так и деструктивную роль в трансграничном транзите. Не стоит жертвовать преимуществами конкуренции между альтернативными вариантами ради конкретных проектов или изоляции отдельных стран. В этом отношении политикам в Вашингтоне, Брюсселе и других европейских столицах не следует спешить, вынося решение о политической целесообразности строительства трубопровода «Набукко». Точно так же Москва должна проявить мудрость и позволить коммерческим соображениям взять верх над политическими импульсами при продвижении альтернативных вариантов проектов «Южный поток» и «Голубой поток II». Политикам следует продвигать общее «направление» в интересах диверсификации евразийского энергетического транзита – т. е. «Южный коридор» – и урегулирования будущих споров, предоставив заинтересованным сторонам определять источник ресурсов, эффективность затрат и условия контрактов по конкретному трубопроводу.
Гарантии имеют ключевое значение для трубопроводной дипломатии.Склонных к риску руководителей евразийских государств нужно силой убеждения удерживать от произвольного срыва поставок, которые дорого обойдутся всем. Следовательно, американская и европейская «многопартнерская» дипломатия должна быть направлена на уменьшение политических рисков или на увеличение позитивных сторон бесперебойного функционирования альтернативных трубопроводов. Наилучшим образом это может быть реализовано путем инвестирования в энергетическую инфраструктуру транзитных государств, поэтапное расширение трубопроводной сети и разработку проектов успешных поставок энергоресурсов. Подобным же образом Россия должна избегать сложных договоренностей, которые привязывают льготный экспорт энергоресурсов к политическим и военным уступкам со стороны стран-транзитеров или потребителей, как это происходило с Украиной, Белоруссией и Молдавией. Эти дискреционные сделки будут воспроизводить конфронтацию и хронические риски, пока не разрешатся проблемы, которые связаны со старыми советскими трубопроводами и сущностью гибридных режимов или не будут обеспечены условия, когда те, кто несет затраты (российские нефтяные и газовые компании, конечные потребители), пользуются преимуществами. В противном случае распутывать конфликты придется за счет всех сторон.
Содействие институциональной прозрачности. Жесткий торг с угрозой применения силы становится способом решения споров вокруг трубопроводов в Евразии по причине чрезвычайной слабости и непрозрачности национальных регулирующих институтов, которые не способны гарантировать справедливое разрешение конфликтных ситуаций. Это усиливает давление при определении четких условий контракта и ответственности сторон, распределении долей во владении трансграничным трубопроводом между поставщиками и странами-транзитерами и более активном вовлечении в международные процедуры урегулирования конфликтов. Со временем вместо того, чтобы подталкивать участников к следованию международным нормам, следует уделять значительно большее внимание содействию прозрачности внутренних систем регулирования и механизмам надзора. Именно это является ключом к заключению сделок, которые будут выполняться, а также позволит выявить враждебные намерения. Соответственно, успех реализации жизнеспособного проекта южного трубопровода – будь то «Южный поток», «Набукко» или AGRI – будет в равной степени зависеть от проведения целенаправленных реформ, которые смогут продемонстрировать надежность будущих национальных акционеров и их заинтересованность в выполнении соглашений, и от определения конкретных источников финансирования и энергоресурсов.
Автор — Адам Сталберг — доцент и содиректор Центра стратегии, технологии и политики при Школе международных отношений, Технологический институт штата Джорджия.
Источник: Россия в глобальной политике
